К тридцати обнаружил — упала звезда в водосток. К сорока обнаружил, что стал на порядок смелее, потому и собрался на северо-юго-восток по дороге поющих столбов, по весёлой аллее. Прихватил пару книжек. Идти ему было легко. Может, ветер попутный, а может, удобные кеды. Может, так расстарался создатель цветных облаков, что и сны наяву, и голодные монстры — аскеты.
Оживали скамейки, ворчали в степях валуны. Карта выдала контуры рек, но собой не владела. А когда он заметил на небе четыре луны, то плечами пожал и подумал — обычное дело. Практикующим магам помог отыскать фолиант, оказавшийся прямо под боком, у мага в кармане. Напоили брусничным вином, предложили талант оставаться спокойным (волшебник дитё не обманет).
Попросил одеяло из мягких кошачьих следов и вечерних теней, ну а к старости — дом с гобеленом. Поселился в ракушке на стыке чужих городов. Снял гостиничный номер, мотался по разным вселенным. По весне обнаружил, что всё-таки вроде устал. Вроде надо поспать. Карнавалы буквально добили. Положил в изголовье кровати волшебный кристалл (подарила колдунья в таверне "За пазухой Билли") и уснул.
Не составило даже большого труда. Кто-то топал по крыше, а кто-то шнырял, незамечен. Он проснулся разбитым, как сердце. Он встал не туда, хотя знал — удивить его, странника, в сущности нечем.
Потому что запомнил, как мачта взяла фа-диез. Как закат над рекой превратился в оранжевых змеек.
Кто-то тихо шепнул ему: эй, здесь вообще без чудес. Понимаешь, вообще: ни столбов, ни оживших скамеек. Здесь реальность тверда, ни единой дыры — монолит. Скоро станешь философом, и, вероятно, поэтом. Скоро станешь ходить по врачам, говорить, что болит, а врачи будут жалобно цокать: попробуйте это.
Засмеялся. Потом, потребителем светских бесед, убедился — полно нестыковок, ошибок и трещин. Люди верят любому вранью на страницах газет, отрицая вполне очевидные, кажется, вещи: чудеса происходят, как раньше, запас не иссяк. Гром войны — и пускай — уступает весеннему грому. Смерти нет, но и жизни отмерено сущий пустяк. А в другой твоей жизни уже будет всё по-другому. Точно будет, но лучше обнимемся в старых телах, чтобы крепко запомнится степенью нужности рядом.
К сорока девяти он уже закусил удила, научился учить, поучать и оценивать взглядом. Зависть — худший советчик, обида дурной побратим, злость вообще никуда не годится. И стало противно. Без чудес, говоришь? Ну а это ещё поглядим. Наступала весна, по сугробам капель молотила. Протекала труба. Удручала изношенность брюк, поводила плечом тишина, темнота подводила.
Но когда он влюбился — поверилось в северо-юг. Над ракушкой в ту ночь загорелись четыре светила.
#svirel_poetry
Художник: Балахонский Тимофей Михайлович, 9 лет, г. Пенза.
